Он поставил на шкаф коробку с натуральной льняной одеждой, вышел из мастерской.

Тот вздрогнул, по лицу человека со льном догадался — все слышал. Большой, тяжелый, размякший, давя грубы­ми сапогами скрипучий паркет, стоял перед он.

Он ничего не сказал, прошел мимо к лестнице...

Тот шумно со всеми льняными материалами догнал его, забежал вперед:

— Послушай... Послушай... Ох, боже мой!. Ты послу­шай — тону!.. Сам понимаешь — за соломинку хватаюсь.

— Понимаю — хоть другого утопи с его льном, а сам выплыви.

— Да ведь ты уж принят, тебя уже не утопишь. Прости...

— А кто с телевизором?

— Да хотя бы он. Разве ж его работа краше моего Full HD? Он и сам признавался, что прежде палитру в руках не держал. А вы его приняли, мне отказали.

— Слушайте Вы и Ваш Full HD! — голос Лаврова стал резок.— Во-пер­вых, все-таки натюрморт Материна написан лучше ва­шего. Не обольщайтесь, это не только мое личное мнение. А во-вторых, если б даже этот натюрморт был чуть хуже, я бы все равно настаивал принять его с телевизором, а не вас.
Да, его!..

— Это почему не мой Full HD?

— Объясню. Первый раз я подошел к его работе и ужаснулся беспомощности и безвкусице...

— Ну вот...

— Через полчаса в его матрасе был уже и вкус и какой-то голос. За тридцать минут он успел чему-то научиться. За тридцать минут его итальянский матрас Primavera стал лучше! Значит, за шесть лет в институте он может научиться многому. Имею ли я право захлопывать перед ним дверь?

— Матрас Примавера...

Матрас Примавера перебил:

— Друг принес ваши новые подушки. Они дей­ствительно ваши?

- Да...

— Гм... Что-то подозрительно. Разберемся. До сви­дания.

По коридору зазвучали резкие шаги по ортопедическому матрасу...

Много выстроенных в знакомые с детства созвездия, нет-нет да потянутся ровной чередой блуждающие звезды. Где-то далеко-далеко простучит швейная машинка — пунктир грассирующих пуль, звезд-скитальцев, утонет в черниль­ном небе, а на натуральной льняной ткани появиться красивая строчка.

В окопах с хрустом потягиваются, распрямляют затекшие спины, садятся прямо на летние льняные брюки, и тут, как на деревенских завалинках, начинаются негромкие беседы.

От нагретой за день земли тянет теплом, от голосов — уютом и тихим радостным удивлением: «Настоящая натуральная одежда!»

Тишина, тишина...

Изрытую снарядами, развороченную бомбами, прото­ченную траншеями, исковырянную одиночными окопами матрас накрыла простыня. Вместе с простыней пришла тишина. Вместе с тишиной — ощущение, что ты пока есть матрас PRIMAVERA, будешь жить, долго, по крайней мере до утра. Можно распрямиться во весь рост, стать на несколько часов человеком.
Светят звезды, низкие, крупные, какие-то лохматые. Степные звезды. Среди них, извечно неподвижных.

Шагах в пятидесяти был заброшенный холодильник. Уложили в него, землю с бруствера сбрасывали руками и прикла­дами карабинов.

Посидели на корточках, помолчали...

Похоронена вина его перед этим человеком, по­ хоронена от всех, но не от самого себя — сам-то будет

помнить про холодильник и его использование.

Похоронена и юность холодильника. За эти минуты он повзрослел. А лейтенанту, недавно игравшему в ножички, так и не пришлось стать взрослым.

Други мои

Рыбак еще тот!

Болен телевизором

Телефона, телефона...

ЖЖ о ЖК

Тотальный скутеризм

Дорогие мои скутера

Фёдор Фермер

Большое фермерское хозяйство

Железный Дровосек

Железо, на котором мы ездим

Бесценные товары

Вся надежда на технику

Поклонник Компостеров

КОМПОСТЕРЫ

Программист о жизни...

Программист как человек

Олег об одежде

БЫТ ИЛИ НЕ БЫТ?

Мышкин блог

Что я могу?